«Опираясь на покровительство царя, в Таганрог приезжали торговать греки; они привозили всякую живность, в которой нуждались в новых городах вследствие отсутствия сельского хозяйства, — писал историк Императорского Харьковского университета Пётр Филевский. — Эти греки между прочим сообщали, что турки крайне враждебно настроены к русским, также и крымские татары и особенно неприязненно относятся к
возникающим новым городам. Между другими прибыл из Константинополя для торговли некий Савва Рагузинский на своих кораблях с товаром. По распоряжению царя он был радушно принят и отправлен в Москву, где ему даны были разные льготы».
Сами турецкие торговцы появлялись под Таганрогом с товаром, торгуя овощами, винами и маслом.
Русские негоцианты вели каботажную торговлю по Приазовью, закупая дефицитную соль на бердянских озёрах, пока не началась собственная соледобыча у Бахмута.
Царь Пётр торговлю особо поощрял. Для неё в том числе надлежало строить надёжный флот. Будучи в Таганроге в 1709 году, царь написал «Разсуждение об учреждении здешнего моря флота». В нём говорилось о том, что без углубления дна и кораблестроительных верфей «сей город и гавань без всякого надобного действа будут». Дноуглубительные работы следовало вести тремя «чистительными машинами», построенными на Воронежской верфи голландскими мастерами.
Пётр давал рекомендации для этого: «Гавань в Таганроге, конечно, надо углубить, потому что это начало и конец флота, а без этого есть ли флот, или его нет, всё равно; держать флот в Азове нельзя, так как иной год его и вывести в море не придётся, одним словом тринадцать лет пропало, если гавань не будет углублена; для этого нынешнею осенью надо наготовить свай, досок и брёвен: потом зимою этот материал свезти к гавани. А летом внутри всей гавани кругом, уступя от стен с сажень или побольше, бить сваи и набить меж оных и стеною глины или иловатой земли. Потом, дождавшись осени, когда… выдувает воду из гавани, вдруг запереть ворота такими же сваями и глиною, и потом дастальную воду, чего ветром не выдует, выливать машинами и, вылив, копать надлежит от десяти до тринадцати фут земли, дабы и в малую воду великим кораблям возможно было без вреда в гавани стоять».
В третьем пункте своего «Разсуждения» царь записал: «Пока гавань отделается, и проба вывода большого корабля из гавани на камелях отведается, по то время больших кораблей не делать… А делать ныне корабли по сороку восьми пушек, длиной по 120, шириной от 35 до 36, глубиной до 13 фут; нижние пушки — 18, а верхние — 8-фунтовые, которых надлежит сделать около десяти кораблей. Та кож 3 или 4 корабля однопалубных… глубиной в 9 или 10 фут, которые б могли носить 12-фунтовые пушки».
Но с объявлением войны всякое торговое движение по Азовскому морю прекратилось, как и портовые работы.
26 декабря 1710 года генерал-поручик князь Михаил Голицын писал вице-канцлеру Петру Шафирову: «Доношу вашей милости о здешних обращениях, что весма турки мирной союз с царским величеством розорвали, о чём отвсюду единогласно пишут и шпионы наши, возвращающиеся из Бендеру и из Волоской земли, сказывают, на что уже и господарь мултянской чрез посланных своих к нам писмам подтверждает. И якобы посол наш, конечно, под арест взят в Станбуле. И весма намерение их, как их реки станут, дабы им итить: хану и Орлику на Украину, а самим туркам со швецким королём и с протчими силы чрез Каменец Подолской в Полшу».
Российского посла Петра Толстого в Стамбуле усадили на старого мерина, под улюлюканье толпы провезли по всему городу и заключили в Едикуле – семибашенном замке.
Царь Пётр, ещё не отошедший от Полтавской победы, совершил (уже не в первый раз) стратегическую ошибку. Однажды он слишком доверился союзникам — королям Саксонии и Дании, и те попросту предали его. Потом он доверился украинскому гетману Ивану Мазепе, тот изменил ему. Теперь же царь доверился двум господарям — валашскому Константину Брынковяну и молдовскому Дмитрию Кантемиру. Те убеждали Петра, что готовы не только принять и снабдить русскую армию, но и выставить не менее 40 тысяч вспомогательных войск. Кроме того, царь рассчитывал на восстание славянских народов в самой Османской империи.
«Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они тотчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок; на что глядя и сербы... также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание против турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти через Дунай, большая часть его войска разбежится, а может быть, и бунт поднимут», — писал царь фельдмаршалу Борису Шереметеву.
Прутский поход был организован из рук вон плохо. И дело не только в обманувших царя союзниках. «Полтавская эйфория» и «азовская виктория» не выветрились из командирских голов. По свидетельству бывшего в походе французского офицера Моро де Бразе, в обозе двинувшейся от Киева к Днестру в июне 1711 года русской армии вместо боеприпасов и снаряжения следовали «более двух тысяч пятисот карет, колясок, телег малых и больших», в которых ехали жёны и члены семей генералов и старших офицеров. Там же ехала находившаяся на седьмом месяце беременности Екатерина Алексеевна Михайлова — бывшая Марта Скавронская, любовница царя, будущая его жена и императрица Екатерина I.
После нескольких стычек с крымскими татарами в июле переправившаяся на западный берег Прута в районе урочища Новые Станилешты русская армия столкнулась со всей втрое превосходящей её по численности турецкой армией великого визиря Баталджи Мехмет-паши.
Александр Пушкин в своей «Истории Петра Первого» даёт такую раскладку сил: «У турков было:
конницы 120 000
пехоты 100 000
татар 50 000
пушек больших и полевых 444
мортир 25.
У нас было:
конницы 6 692
пехоты 31 554
(всего по журналу 38 246, а по манифесту — 22 000. Пушек 28, мортир 23, гаубиц 2, да при полках 3-фунтовых пушек 69)».
Русская армия, огородившись рогатками, отбила все атаки янычар, после чего те вообще отказались идти в бой и едва не подняли бунт против визиря. Но и само петровское войско страдало от отсутствия припасов и болезней (небоевые потери только на марше составили 19 тысяч человек). Было принято решение идти на переговоры с турками и под угрозой полного окружения просить о мире на любых условиях.
11 июля 1711 года датский посланник при дворе царя Петра Юст Юль, бывший с ним в Прутском походе, записал в дневнике: «После полудня вице-канцлер Шафиров, прибыв обратно от верховного визиря, дал его царскому величеству отчёт о своих переговорах и представил проект условий мира. Насколько известно, условия эти сводятся в главных чертах к следующему: устанавливается вечный мир; русские должны возвратить туркам Азов в том виде, в каком он находится теперь; морская гавань Таганрог, равно как и некоторые другие городки, не представляющие особой важности, должны быть разрушены, королю Шведскому предоставляется свободный проход в Швецию; наконец должен произойти размен всех пленных».
Для обеспечения выполнения этого договора в качестве заложников у турков оставался сам Шафиров и сын фельдмаршала генерал-майор Михаил Шереметев, их посадили в Едикуль, к Толстому. Вице-канцлер потом писал из заточения фельдмаршалу: «Султан посадил нас в ноябре месяце в эдикуль (темницу), где мы и доныне обретаемся с сыном вашим Михаилом Борисовичем и живём с великой нуждой, имея свет только сверху сквозь решётку, и терпим от тесноты и от смрада великую нужду. Если война продолжится, в таком случае мы в сём своём бедственном заключении принуждены будем помереть». В заточении Михаил Шереметев сошёл с ума, Шафиров едва выжил.
15 июля из лагеря при реке Жижи царь писал генерал-губернатору Азова Фёдору Апраксину: «о таковом предмете, о каковом не хотел бы вовсе, принужден писать, но так благоволила воля Божия. В 8-й день сего месяца мы сошлись с турками и с самаго того дня до полудня 10-го числа день и ночь были в превеликом огне, и, сколько служу, никогда в таком унынии не были, потому что не имели ни кашицы, ни провианту. Однако же Господь Бог так ободрял наших людей, что хотя неприятель более чем на сто тысяч человек нас превосходил, однако всегда был отбиваем и сам должен был окопаться и апрошами как крепостью укрепиться. Но потом, так как и им и нам такое положение дел в тягость стало, то заключили перемирие, а потом сошлись на совершенном мире, на котором положили: все города у турок взятые отдать, а новоустроенные разорить — так тот смертный пир окончился и хотя тяжело лишиться тех мест, где столько труда и потерь положено, но, я думаю, что это лишение вознаграждается другою величайшею прибылью в другой стороне».
Для российского Приазовья это был тяжелейший удар — предстояло уничтожить плоды колоссального труда 15 лет. По сути, лишиться шанса закрепиться на южных морях, на плодородных землях. Срыть пограничные крепости Самару, Каменный Затон, Таганрог и ликвидировать любимую «затею» царя, стоившую стольких трудов и затрат, — азовский флот вместе с Азовом и устьем Дона.
28 июля Пётр пишет Апраксину: «Хотя для исполнения вышеуказаннаго договора, котораго копию при сём препровождаю, посылаетса к вам полковник Павлов и паша турецкий, однако-же не изволь спешить, и когда настанет время, начинай вывозить сначала из Таганрога, а потом из Азова в Черкасск всё, только в Азове оставь пушек шестьдесят плохих железных, ибо положено возвратить Азов таким, каким он взят, а потому, вероятно, будут спрашивать пушки. Разорять Таганрог так: один полигон совершенно разорить, если возможно до подошвы и с бальверками, Алексеевский подорвать, Петровский весь разорить; и так как эта работа даже при поспешности скоро не может быть исполнена, то окончить её в последних числах октября или первых ноября. Корабли в Азове и Таганроге, если нельзя будет продать, то сжечь кроме трёх, Ласточки, Шпаги и Предистинации, ибо об них послано просить, чтобы пропустили в Петербург и я думаю исполнят».
19 сентября последовало царское уточнение для Апраксина: «Как не своею рукою пишу: нужно турок удовлетворить... пока не услышишь о выходе короля шведскаго и к нам не отпишешься, Азова не отдавай... Таганрог разорить как можно шире, однако же не портя фундамента, ибо может быть Бог иначе совершить».
Судя по всему, Пётр так и не расстался с мыслью о реванше и возврате Таганрога — фундамент крепости и порта, самую дорогую и трудоёмкую их часть, сохраняли для последующего восстановления. Просто дай срок разобраться поскорей со шведами. А потом мы вернёмся…
Апраксин как заправский торгаш сумел продать туркам четыре боевых корабля за 26 167 червонцев (в том числе «Гото Предестинацию» и «Ласку»), спалив остальные. Кроме того, он продал им же оставшуюся в Таганроге артиллерию, порох, якоря и канаты. До этого он вывез в Павловск лучшие пушки, мортиры, церковные колокола,
1000 пудов пороху, медь, олово и множество других боевых и крепостных припасов.
Были срыты крепостные валы Таганрога, взорваны его укрепления и гавань, разобраны доки. Гарнизон Троицкой крепости с пушками и припасами был передислоцирован в крепость недалеко от Черкасска (ныне — станица Старочеркасская), в Хопёрскую, Тавровскую и Ново-Павловскую крепости. Туда же ушло население — 7 тысяч душ.
Историк Павел Филевский писал: «Азов был сдан 2 января 1712 г., а Таганрог разорён в начале февраля. Гарнизон его выступил 10 февраля и прибыл в новый траншемент 14 февраля вместе с адмиралом Апраксиным. Всё, что ещё представляло какой-нибудь интерес к перевозке, перевозилось на 18 бударах в новое укрепление, а 21 мая был снят последний русский караул в Троицкой крепости на Таганроге. Лишь только турки вступили в Таганрог, как бросились на остатки укреплений, чтобы не оставалось камня на камне от созданий Петра».
Текст: Сергей Кисин
На фото: Прутский поход, кадр из фильма "Дмитрий Кантемир". tassphoto.com
Проект Центра развития СМИ «Южное окно в Европу» реализуется при поддержке фонда «История Отечества»
#ЮжноеокновЕвропу
#ПетрПервый
#Азовскоеморе
#Таганрог
#русскийфлот
#Прутскийпоход
